Шолохов - к истории (жидоведу).

ПИСЬМО   И.   ПОГОРЕЛОВА ПИСАТЕЛЮ   М.   ШОЛОХОВУ

Дорогой Михаил Александрович!

Прошло 22 года, как было создано гнусное и мерз­кое дело.
22 года - это большой срок, но у меня в памя­ти осталось на всю жизнь, и я, все
вспоминая, думаю, что это было вчера. Да, такие дела запоминаются на всю жизнь
и никогда не выветриваются из памяти.

1938 год, сентябрь месяц. Через Горотдел МГБ г.
Новочеркасска меня вызвала в Облотдел МГБ в г. Ростов. В Горотделе г.
Новочеркасска мне объясни­ли, что меня вызывают в область якобы для уточне­ния
отдельных данных, как чекиста запаса. Я пришел домой и что-то на душе было
нелегко. Я предполагал, что не та причина моего вызова в область, о которой мне
сказали в Горотделе МГБ, а что-то другое и, по-видимому, какая-то очередная
провокация, но что именно - я так и не мог предположить. Дома я все рассказал
жене, уговаривал ее, что все будет в поряд­ке, а сам думал о другом.

Перед уходом из дома жена мне сказала: «Ну, по­прощаемся,
по-видимому, тебя там арестуют». Я ее уговаривал опять, что все будет в
порядка, а в душе был с ней согласен.

Вот и здание МГБ на ул. Энгельса. Когда я подо­шел в бюро
пропусков и получил пропуск для входа в здание МГБ, шел из бюро пропусков в
здание МГБ по ул. Энгельса и думал: может быть, в последний раз иду по этой
улице так же, как ходят другие. Может быть, через час, а может и раньше я буду
уже сидеть в тюрьме и за что? Ведь я из 34 лет своей жизни 20 лет честно
боролся за Советскую власть, активно боролся с белогвардейцами. В чем я
виноват? Почему меня в чем-то подозревают? Но я решил - буду бороться за правду
до конца, что бы мне это ни стоило. С таким настроением я вошел в
приемную начальника Облот-дела МГБ Гречухина.

Когда я доложил секретарю, кто я такой, он мне сказал: «Да,
начальник вас ждет. Я уже звонил в Но­вочеркасск и справлялся - выехали ли вы».

В кабинете меня встретил Гречухин. Встретил он меня любезно
и приветливо. Все время улыбался. Стал меня расхваливать:  «Я познакомился с вашим лич­ным делом, да и
отдельные чекисты говорят о вас, что вы очень опытный и храбрый чекист. В
трудных боль­ших операциях ведете себя храбро и никогда не теряе­тесь, быстро
принимаете нужные решения. В общем вы как будто прирожденный чекист. Да и орден
Крас­ного Знамени чекистам зря не дается. Чтобы его полу­чить, нужно не раз
быть на волоске от смерти, а вы не только были в таком положении, но и сумели
убежать из-под расстрела. Белобандитам вы, по-видимому, на­солили много, иначе
на вас не было бы столько поку­шений. Если я не ошибаюсь, то их было около трех
десятков и последнее в 1931 году в Новочеркасске».

Я сидел, внимательно слушал его и думал: почему он так
хорошо изучил мое личное чекистское дело, и все, что он мне говорил, это была
правда. Почему сам начальник Облотдела заинтересовался рядовым чеки­стом запаса?
Что, он хочет меня взять в органы? Нет, этого не может быть, так как я
«дискредитирован» как секретарь парткома института. Ведь я не выпол­нил задание
секретаря Горкома Дербенева и секрета­ря Обкома Евдокимова и не исключил из
партии как врагов народа 42 старых коммуниста, которые были исключены Горкомом
партии и все были арестованы после заседания бюро Горкома. Это меня еще больше
взволновало. Что же он мне скажет? По-видимому, я сильно волновался, он мне
сказал: «Вы почему-то силь­но волнуетесь. Ведь вас вызвали в органы безопаснос­ти,
вы чекист. Раз вызвали чекиста, значит, ему хо­тят дать очень важное задание».
В этот момент мне

хотелось узнать о задании, и я спросил: «Какое же вы
думаете дать задание?». Гречухин улыбнулся и ска­зал: «Вот это по-чекистски. Я
вам сейчас изложу пока кратко существо задания. Задание очень серьезное и
ответственное, и я бы сказал - необычное. Это зада­ние нашему Облотделу МГБ
поручено т.т. Сталиным и Ежовым, поэтому нам его нужно выполнить точно и
по-умному. Так, вы готовы выполнить задание т.т. Сталина и Ежова?». Я ответил,
что любое задание т.т. Сталина и Ежова готов выполнить, что бы это мне ни
стоило, даже своей жизни. Он улыбнулся и сказал: «Мы с т. Евдокимовым в этом и
не сомневались, что вы от задания не откажетесь. Вы, конечно, знаете пи­сателя
Шолохова и не удивляйтесь, что я вам сейчас скажу. Мы знаем, что вы к нему
относитесь очень хо­рошо, но я должен вам сказать, что наша агентурная
разработка окончательно установила, что Шолохов готовит восстание против
Советской власти донских, терских и кубанских казаков, и нам теперь нужно рас­крыть
до конца его связи с Закордоном и внутри Со­ветского Союза. Пока установлено,
что с ним вместе готовят это восстание его тесть, секретарь Райкома Луговой,
Логачев, Красюков. Все эти люди вам знако­мы и вы их лично знаете. Имеются их
люди, с кото­рыми они имеют связь на Кубани и Тереке, но органи­зация так
законспирирована и работает так умно, что трудно их выявить. По-видимому, тут
руководит уме­лая рука из-за границы и работают опытные развед­чики. Поэтому
меня вызывали в Москву и дали зада­ние послать к Шолохову своего человека,
который бы сумел войти к ним в доверие и раскрыл бы все их связи с заграницей и
внутри страны. Вы понимаете, что в этой компании нужно осторожно и умело гово­рить
против Советской власти, и не за Советскую власть. Делать это нужно не сразу, а
постепенно. Если вы сразу станете говорить против Советской власти, то это
только может погубить все дело. Но это мы еще дополнительно обсудим и наметим
план действий. И в заключении я еще хочу вам подчеркнуть, что если т.т. Сталин
и Ежов дали нам такое задание, то все имеют­ся документы в Центре,
подтверждающие, что Шоло­хов готовит восстание. Вы, как чекист, должны выб­росить
из головы то, что вы его считали преданным и честным коммунистом. Если вы к
Шолохову будете относиться так же, как вы относились к нему до на­шей беседы,
то лучшей скажите нам прямо об этом. Если у вас будет хотя бы малейшее сомнение
в том, что я вам рассказал о Шолохове, то вы это ответствен­нейшее задание не
выполните. Вы должны гордиться, что вам дается такое задание, за выполнение
которого обязательно будете награждены».

Когда я слушал задание, мне с самого начала стало ясно: что
я попал в грязное и опасное дело. У меня в голове мысли шли так быстро, что я
перед собою видел и Шолохова, Лугового, Логачева, Красюкова. Мысль в голове не
укладывалась, что они готовят восстание. Я сам себе говорил - нужно из этой
ловушки по-умному выйти. Или я выйду умно, или погибну. Дело не в Лу­говом и
других. Неужели такое задание давал Сталин? Не может быть! Нет, это все
провокация. Это дело мес­тных работников. В общем, я твердо был убежден, что
Шолохов никакого восстания не готовит.

Гречухин после короткой паузы спросил: «Ну, как, берешься
выполнить это задание?». Я ему ответил не сразу, придумывая, что ему указать. И
сказал, нако­нец, что «задание я выслушал внимательно, оно очень ответственное
и серьезное. Я ушел из ВЧК в 1923 году и практически уже не работаю в органах 15
лет, по­этому считаю, что это задание мне будет выполнить трудно и не лучше
ли это задание поручать чекисту, который сейчас работает в МГБ?».

Гречухин передернулся и едко, сухо сказал: «Вы же сказали,
что выполните любое задание т. Сталина и т. Ежова, а теперь, как я понимаю,
отказываетесь?».

На это я сказал: «Вы меня правильно поняли, я не
отказываюсь, а просто я не смогу его выполнить, так как давно не работаю на
практической работе в МГБ. Не хочу подводить вас, а главное - не хочу угробить
это дело».

После моего такого заявления Гречухин зло и сухо мне стал
говорить: «Знаете, т. Погорелов, прежде чем вас вызывать, мы все обсудили и в
Москве и здесь вме­сте с Евдокимовым, вы что, не верите Евдокимову?».

Я сказал, что всем верю: и вам и Евдокимову. «Если так, то
я вам должен заявить, что ваше обоснование отказа от задания очень шатко. Вы
просто не желаете его выполнять, а что оно шатко я вам докажу факта­ми. В 1935
году вы не работали в Органах, а ведь вам было поручено изъять
контрреволюционную организа­цию белоофицеров на белокалитвенских шахтах, а не
чекистам, которые работали в Органах, а в проводи­мой операции они были
подчинены вам. Операция вами была проведена хорошо, так что это не довод. Вы
про­сто не желаете принимать задание. Мы вам уже рас­сказали важнейшие наши
материалы о готовящемся восстании. Вы чекист, и понимаете, что в таких случа­ях,
пока не будет закончена операция, или вы должны выполнить ее, или вас нужно
изолировать. Но ведь это позор для чекиста. Откровенно говоря, мы от вас этого
никогда не ожидали. Ну, хорошо, подумайте, взвесьте все и скажите окончательно
свое решение».

Я думал целый час. Меня опять вызвал Гречухин. И опять я
категорически отказался от поручаемого мне задания. После этого я сидел целый
день в прием­ной до 10 часов вечера. Гречухин куда-то уходил, при­шел в 10
часов, позвал к себе. Разговаривал офици­альным и сухим тоном: «Ну, что вы
придумали?»

Я опять отказался. Через 15 минут меня он вызы­вает опять и
сообщает: «Мы посоветовалась с Цент­ром и Евдокимовым и решили, если вы
отказываетесь пошлем другого. Но вы должны знать, что мы в целях сохранения тайны
должны вас изолировать. Выбирайте сами - или изоляция, или выполнение задания.
Вы еще раз можете подумать, и если не измените реше­ния, я вынужден вас
изолировать».

Я вышел от Гречухина и стал думать, что мне де­лать.
Гречухин ушел, а я думал до 9 часов утра, что мне делать. Какое принять
решение?

В комнате сидел дежурный по Облотделу МГБ. Я всю ночь
просидел на стуле. У меня было такое не­рвное состояние, что совершенно не
хотелось спать. Я проанализировал все, что 
«за»  и что  «против». Сде­лав анализ данного задания,
пришел к следующим выводам и наметил план своих действий: Шолохов и другие
товарищи никакого восстания не готовят. Гре­чухин и его люди хотят убить
Шолохова, а меня сде­лают убийцей его. Сталин, Ежов и Евдокимов ничего об этом
не знают. 1) Я должен задание принять, так как заявление Гречухина «Мы должны
изолировать тебя» - это нужно понимать, что меня посадят в тюрь­му, а если меня
посадят в тюрьму, то убьют, а я не смогу их разоблачить.  2) План операции как можно больше затянуть, а
за это время я должен предупре­дить Шолохова о готовящемся убийстве.  Я должен сделать все, чтобы спаси Шолохова.
3) Получить от них хотя бы какой-нибудь документ, подтверждающий, что они со
мной разговаривали. 4) Посла этого убе­жать и сообщить обо всем в ЦК партии. За
это корот­кое время я принял такой план. Теперь можно твердо сказать, что этот
план был единственно правильный, который спас жизнь Шолохову и мне.

В 9 часов утра пришел Гречухин, позвал меня к себе и сухо
спросил: «Ну, что вы решили?» Я ответил, что решил задание выполнить. Он
заулыбался и сказал:  «Это надо было бы
сде­лать вчера, вы бы не мучили нас и себя. Да! Тебе дава­ли кушать?» - спросил
он. Я сказал, что нет (если бы даже и дали мне кушать, то я не смог бы это
сделать, находясь в таком состоянии).

Через несколько минут принесли мне кушать, но я смог выпить
только стакан чая.

«Хорошо, что хорошо кончается, - с улыбкой стал говорить
Гречухин. - Мы тебе отводим для работы номер в гостинице, и ты должен продумать
план опе­рации и наметить его как можно скорее. Мы его обсу­дим, утвердим, и ты
выедешь в станицу Вешенскую. Денег мы дадим тебе столько, сколько тебе нужно.
Раз мы приняли вместе это решение, теперь нужно вы­полнить чекистскую
формальность. Вы должны дать нам подписку о неразглашении полученного задания».

Я считал все это нормальным и попросил текст под­писки.
Гречухин улыбнулся и сказал: «Нет, общепри­нятую подписку мы оформлять не
будем, так как за­дание необычное, и подписка должна быть необычная. Вот,
возьмите бумагу, и я вам продиктую текст под­писки». И он стал диктовать мне
текст подписки.

«Подписка: Я, Погорелов И.О., даю настоящую под­писку
Облотделу НКВД в том, что полученное мною задание обязуюсь хранить в тайне и не
разглашать. За разглашение данного мне задания я подлежу расстре­лу без суда и
следствия». На что я сказал, что никогда Органы таких подписок ни у кого не
отбирали, а поче­му же от меня берется такая подписка. Гречухин сла­щавым
голосом ответил: «Я же вам сказал, что это задание необычное, поэтому и
подписка берется та­кая. Да что вам беспокоиться, ведь это же простая
формальность. Ведь вы же даете ее не кому-либо, а Органам безопасности. Не
будем спорить из-за этой мелочи». Я подумал и решил, что при создавшейся обстановке
мне необходимо такую подписку дать.

Гречухин вызвал своего заместителя, фамилию его не помню,
кажется, Эпштейн, и познакомил меня с ним. «Вы будете иметь дело с т.
Эпштейном, и что будет нужно, обращайтесь к нему».

И так я был затянут в тенета гнуснейшего плана врагов
Советской власти, которые избивали и уничтожали цвет нашей партии, людей,
прошедших царские тюрьмы и ссылки, которые перенесли голод и холод в
гражданскую войну, не жалея своей жизни шли на смерть в боях с белогвардейцами.

В выполнении намеченного мною плана мне нужно было многое
продумать и учесть все мелочи, которые могут мешать его выполнению. Я должен
был учесть, как важный факт, что за мной будет все время ходить «хвост», и не
один человек, а несколько человек будут следить за мною, за моей квартирой и
женой, поэтому я должен все это учитывать при решении всех вопросов.

Я приступил к составлению плана операции. В кон­це каждого
дня я докладывал Эпштейну, где был, что делал, где обедал, что ел, кого
встретил из знакомых, ничего не скрывая. Я хотел этим заслужить у них до­верие,
так как знал, что их люди им подробно докла­дывали о моих похождениях, поэтому
мои доклады должны были совпадать с докладами людей Гречухина. Прошла неделя,
ко мне стали относиться, как мне казалось, с доверием. Они, по-видимому, были
доволь­ны, что я от них ничего не скрывал. Я решил прове­рить - ходит ли за
мною «хвост» и пошел в ресторан против Обкома пообедать. Я знал, что обедающих
там мало и будет легче посмотреть и запомнить обедающих людей. Когда я сел за стол,
вошли двое и сели через несколько столиков и заказали себе обед. Я умышлен­но
кушал неспеша и запоминал всех обедающих. После обеда я вышел на улицу Энгельса
и повернул направо, а потом опять направо и стал на углу закуривать. Был
сильный ветер, и я умышленно делал так, что у меня гасла все время спичка, и
вдруг я увидел этих двоих, которые со мной обедали. Они, увидев меня, даже оста­новились.
Я подумал: «хвост» за мной ходит, а чекис­ты следят липовые. Если вы, чекисты,
увидели меня, то вы должны, как будто ничего не заметив, совершен­но
хладнокровно продолжать свой путь, а они, увидев меня, от неожиданности
остановились на какое-то мгновение. Мое предположение подтвердилось, что за
мной следят, да иначе и не должно быть.

Итак, я продолжал докладывать, где я бывал каж­дый день и
что наметил по плану. Меня торопили с планом и были недовольны моей
медлительностью. План я мог составить за день-два, но по моему плану я должен
им дать план операции в Вешенской после того, как я предупрежу Шолохова М.А. и
буду иметь хотя бы плохонькие документы о том, что они со мной раз­говаривали,
поэтому я умышленно осложнил план опе­рации и умышленно затягивал его. В первую
очередь, что бы это ни стоило, я должен предупредить Шоло­хова М.А. и
придумывал, как мне предупредить Шо­лохова обо всей этой грязной истории. Очень
волно­вался, что Шолохова могут убить.

Однажды я шел около Обкома, кто-то назвал мою фамилию. Я
оглянулся и увидел Петра Лугового. Мы поздоровались, людей проходило и стояло
около нас много. Я умышленно с ним разговаривал громко. Хо­тел, чтобы мой
«хвост» знал, о чем мы говорили с ним. Луговой даже заметил мне: «Что ты, Ваня,
глу­хой стал? Почему ты так громко разговариваешь со мной?». От него я узнал,
что вместе с ним приехал в Ростов и Шолохов М.А., остановились они в Новой
гостинице. Луговой дал мне номер и сказал, если бу­дет время, чтобы я пришел к
концу дня к ним. Я был безгранично рад, так как я до этого ничего не мог
придумать, через кого передать Шолохову о данном мне задании. Жена моя не могла
этого сделать, так как за ней следили, а другому человеку, которого я плохо
знаю, доверять нельзя. Я сейчас же добился срочного свидания с Гречухиным. Он
меня принял немедленно, и я рассказал ему о встрече своей с Луго­вым и что
здесь Шолохов и что я приглашен к ним в гостиницу. Он был доволен, что я ему
все рассказал, так как мой доклад, по-видимому, совпадал с докла­дом «хвоста».
Я потребовал разрешения встретиться с Шолоховым и Луговым, мотивируя
тем, что я дол­жен им сказать, что приеду в Вешенскую. Лучшего случая не
придумаешь. Не могу же я ни с того ни с сего приехать в Вешенскую, тем более,
что этот воп­рос с вами, т. Гречухин, обсуждался специально. Че­рез час он мне
разрешил встречу с Шолоховым М.А., которой я был безгранично рад, что я смогу
теперь предупредить Шолохова, т.е. я выполнил один из глав­ных пунктов своего
плана.

Когда я пришел в гостиницу, там был один Луго­вой, которого
я вызвал в уборную. Он удивился, что я не могу разговаривать с ним в номере. На
что я отве­тил, что там разговаривать опасно. Я тебе, Петя, ска­жу такое, что у
тебя волосы поднимутся.

Рассказав существо данного задания, я его просил, чтобы он
повлиял на Шолохова, чтобы он этот вопрос не поставил перед Евдокимовым и
Гречухиным. «Ты должен понять, - сказал я, - что это может привести к тому, что
я буду убит немедленно и их разоблачить не смогу, но главное не во мне, а в
том, что они убьют Шолохова. Вам сделают аварию автомашины, и вы не доедете до
Вешенской».

Луговой понял меня и согласился со мной. Мы ре­шили с ним
Шолохову рассказать на окраине города, когда они выедут на машине в Вешенскую.

Мы сели в машину, и я поехал их провожать. Я знал, что если
я расскажу Шолохову о полученном мною задании, он это воспримет с недоверием. Я
на это смотрел трезво. Так оно и получилось. Действи­тельно, когда я рассказал
Шолохову и сообщил, что его хотят убить, он посмотрел на меня подозрительно, и
на лице было выражение недоверия. Разговор этот происходил около Ростсельмаша,
на шоссейной доро­ге около автомашины.

Мне было очень неприятно, что Шолохов принял сообщение с
подозрением и недоверием. Я помню, что я очень горячо доказывал ему, что нужно
немедленно

ему уехать из Вешенской и спасти свою жизнь. Луго­вой меня
поддерживал. Я им сказал, что сделаю все, чтобы сообщить об этом в ЦК. Перед отъездом
Шоло­хов мне сказал: «Ну, пиши в Центральный Комитет обязательно, а мы с
Луговым подумаем, что нам нуж­но сделать». Я был доволен и этим ответом
Шолохова. В конце разговора я сказал М.А. Шолохову, чтобы он вел себя осторожно
и лучше будет, если он выедет из Вешенской и об этом не говорит никому дней
7-10, так как это время мне нужно будет для побега из Ростова.

Они уехали, а я остался один. Я очень боялся одно­го, что
Шолохов М.А. поставит этот вопрос в Обкоме, тогда я погибну, а вместе со мной
погибнет и он.

После их отъезда я пришел в Облотдел МГБ, Гре­чухин мне
задал вопрос: «Ну, что, проводил их и все выполнил, что тебе поручалось?». Я
сообщил, что за­дание его выполнено, и я в ближайшее время выез­жаю в
Вешенскую. Гречухин был очень доволен и ска­зал, что все люди и машины, нужные
мне для отъез­да, подготовлены. Далее предложил с его заместителем Эпштейном
уточнить еще раз план операции на конс­пиративной квартире, заметив, что в
плане я не пре­дусмотрел кличек. Их надо иметь на Шолохова, его жену, тестя
Лугового, Логачева, Красюкова. «Мы с Эпштейном придумали клички, посмотрите,
понравят­ся ли они вам?». Затем Гречух'ин позвонил Эпштейну и сказал: «К тебе
сейчас зайдет т. Погорелов, обсудите еще раз с ним план, как мы договорились, и
после этого еще раз вместе его обсудим».

Во время разговора с Эпштейном у меня была одна мысль: как
бы получить от них какой-либо документ и тогда можно бежать. Эпштейн стал мне
рассказы­вать, как проехать на конспиративную квартиру.

У меня в этот момент появилась заманчивая идея: я достал
свою записную книжечку и попросил Эпш-тейна начертить мне план, как доехать до
конспира­тивной квартиры. Эпштейн безо всяких возражений взял мою книжечку и
начертил своей рукой этот план, название улиц, остановку трамвая. Получив этот
план, поехал на конспиративную квартиру. Я был очень до­волен тем, что хотя и
небольшое, но имею доказатель­ство о разговоре с ним. Запись своей рукой в моей
книжке мог сделать только неопытный или неумный чекист.

У меня оставался теперь один нерешенный вопрос -как
убежать. Я принял такое решение: при любых ус­ловиях нужно добиться, чтобы они
дали мне оружие, имея его, я должен пойти даже на убийство людей, с которыми
буду ехать, и убежать.

На конспиративной квартире мы с Эпштейном об­судили план
операции, и когда все было уточнено, я задал ему вопрос: «А когда вы дадите мне
оружие, и что никакого оружия не признаю, кроме нагана».

Эпштейн твердо мне заявил: «Мы с Гречухиным этот вопрос
обсудили и решили, что ты поедешь без оружия». Я стал протестовать, сказав:
«Что же вы меня посылаете на такую операцию и без оружия. Вы что, мне не
доверяете? Хотите, чтобы меня там безо­ружного задушили?».

Эпштейн заявил мне: «Наоборот, мы твою жизнь хотим
обезопасить, и тебя будут охранять наши люди день и ночь, и тебе нечего
беспокоиться об этом».

Я понял, что они этот вопрос обсуждали, и я ору­жия не
получу, поэтому оружие для своего побега ис­пользовать не могу.

После этого решил взять с собой железный тяже­лый прут, им
оглушить ночью шофера, взять у него оружие (оружие он должен иметь
обязательно), и если со мной будет ехать еще кто-либо, я должен уничто­жить их
и после этого бежать. Этим еще прибавится одно обвинение против меня, но у меня
другого выхо­да для побега не было.

Создавшаяся обстановка требовала принять такое жесткое
решение.

Я попросил у Гречухина разрешение поехать в Новочеркасск к
жене и сказать ей, что по заданию Обко­ма выезжаю на месяц в командировку,
Гречухин раз­решил выехать мне на следующий день.

Находясь в гостинице, мне почему-то захотелось проверить,
ходит ли за мной «хвост» или нет. Я по­шел в магазин, взял бутылку Рислинга,
две булочки и сыру и поехал на троллейбусе к Ростсельмашу; сошел на последней
остановке и пошел к зеленым насажде­ниям. Солнце уже село, но еще было светло.
Я думал, если за мною будет «хвост», я сяду в лесочке и выпью тогда бутылку
вина, а завтра доложу Эпштейну, что было скучно, и я ездил к Ростсельмашу, а
затем вер­нулся в гостиницу.

Я подошел к густому лесочку, посмотрел кругом -никого не
было видно, тогда я пошел дальше по лесона­саждениям и вышел к железной дороге
- тоже никого не было видно, вышел в степь, стало темнеть. Я убе­дился, что
слежки за мной не было. Я шел все дальше и дальше, стало совсем темно.
Убедившись, что «хвос­та» нет, я принял решение - бежать. Я придумывал, где же
мне скрыться? В близлежащих хуторах и ст. Аксайской знакомых и надежных людей у
меня нет. Поэтому в населенные пункты я заходить не имею пра­ва. В степи днем
скрыться негде. С рассветом на мой розыск будет мобилизовано все. И решил за
ночь дойти до Займища и скрываться в камышах. Часто выезжая на охоту в Займище,
я хорошо знал выезды и въезды, даже самые глухие места, куда я и направился.

В Займище я нашел самое глухое место. Залез на вершину
стога сена, закопался и решил там скрывать­ся как можно больше, т.е. насколько
мне хватит мое­го запаса пищи, а пищи у меня было две маленькие булочки, грамм
300 сыру я бутылка вина Рислинг. Свой запас я разделил на 10 дней. На каждый
день мне полагалось кусочек булочки, кусочек сыру и не­сколько глотков вина. И
так я стал жить в «новой квартире».

Гречухин знал, что я за одну ночь далеко уйти не мог,
поэтому он меня ищет везде: и на железной доро­ге, и на хуторах, и на станциях,
расположенных око­ло Ростова.

После 10 дней «проживания» моего в стогу я дол­жен перейти
с Ростовской области на территорию Ук­раины, где меня не должны искать, а
оттуда уехать в

Москву.

Просидел я в стогу не 10 дней, а только 9 дней. Весь запас
питания был израсходован. Без пищи я мог еще сидеть, но без воды я дальше
сидеть не мог, и я решил выходить из «подполья». Ночью, когда я спустился со
стога, у меня было сильное головокружение. За это вре­мя я ослаб и чувствовал
себя очень плохо. Но смерть, подсиживающая меня каждую минуту, и борьба за су­ществование
вливали в меня новую струю бодрости, и я отправился в путь на Украину по
дороге, которую окружали с обеих сторон густые высокие камыши.

Пройдя километра три, вдруг услышал позади шум автомашины и
полосы света. Сейчас трудно передать мое волнение. Я быстро, сколько хватило
сил, свер­нул с дороги и пошел в камыши. Машина быстро по­дошла ко мне и
остановилась напротив меня. Неуже­ли меня обнаружили люди Гречухина и устроили
по­гоню за мной? Не может быть этого. Если бы они знали, что я нахожусь в
стогу, они меня могли там взять. За время моего «проживания» в стогу я не видел
ни од­ного человека около стога. После таких размышлений я сам себя успокоил,
но несмотря на это весь дрожал. Или от того, что я ослаб, или от того, что
опять надо мной нависла угроза смерти. Сквози камыши я стал внимательно
смотреть, что делается около машины. Мною было установлено, что автомашина
грузовая полуторка, около машина ходит один шофер, который начал качать
насосом. Прошло насколько минут. Я думал - что мне делать? Ведь я ослаб сильно.
До Ук­раины идти я буду долго. К тому же в жилые пункты заходить не могу и
дойду ли я благополучно или я свалюсь и попаду в руки Гречухина? Я твердо
убедил­ся, что машина шла не за мной, а это получилась слу­чайная встреча с
ней, и я принимаю после долгих ко­лебаний просить шофера подвезти меня.

Подойдя к шоферу, я спросил у него, откуда он едет и куда?
Из его рассказа я узнал, что он работает в совхозе, который расположен около
станции Глубо­кая. Ездил в Ростов по делам, а из Ростова он заезжал в станицу
Ольгинскую к своему другу, с которым он служил вместе в Красной Армии. После
этого расска­за я немного успокоился, и все мои подозрения рассе­ялись.
Обращаясь к шоферу, я ему рассказал выду­манную мною версию. Я прошу вас,
товарищ, подве­зите меня до станции Изварино. Это будет не такой уж большой
круг. Со станции Изварино вы можете через Гундоровскую станицу проехать в свой
совхоз. У меня умерла мать в Луганске, поэтому мне нужно как можно скорее
доехать до Луганска и успеть на ее похороны (мать моя умерла, когда мне было 8
лет), что будет стоить, я вам за это заплачу. Да! У вас такое большое горе и не
оказать вам помощь - это не быть человеком. Что же, я вас подвезу до станции
Извари­но. Я был этому очень рад. Я сказал, что знаю самый короткий путь до
Изварино, вам буду показывать его. Мы поехали так, чтобы не заезжать в
населенные пун­кты. Это было для меня очень важно.

Переехав на территорию Украины, я почувствовал себя лучше,
но вдруг навстречу нам идет легковая ав­томашина. Я сильно волновался - до тех
пор, пока она не проехала мимо нас. Шофер благополучно довез меня до станции
Изварино, откуда я выехал поездом в Луганск, а из Луганска в Москву.